Заговорщик - Страница 36

— Вот только за серебром он ко мне во дворец явится, это я не учел. Впрочем, история уже успеет закончиться, и всем будет все равно.

Из седла князя Сакульского вынимала дворня. Въехав к себе за ворота, он немного расслабился — и измученное тело тут же отказалось повиноваться, словно бы одеревенело. Но когда навстречу выбежала, кутаясь в платки, Полина, князь все же взял себя в руки, оттолкнул холопов, сделал пару неуклюжих шагов и заключил жену в свои объятия.

— Милый… — принялась целовать его в бороду, в губы, в глаза родная половинка. — Господи, да на тебе же лица нет! Иди скорее, в постель ложись. Я тебе бульону велю принести, рыбки белой. Вина хлебного выпьешь, дабы согреться.

— Нет, нельзя мне в постель, — мотнул головой и тут же застонал Зверев. — Братчина сегодня, надобно к побратимам сходить.

— Как тебе не совестно, право слово?! — в отчаянии всплеснула руками княгиня. — Порога родного еще не переступил, а уж о пиве, о пьянке с дружками своими речи ведешь! Никуда оно от тебя не денется. И пиво, и вино, и пустые ваши посиделки. Себя пожалей, токмо с дороги!

Андрей прикрыл глаза. Все тело его молило об отдыхе, о постели, бульоне и паре рюмок анисовой. Но на счету был каждый день и час. Чем раньше он перескажет боярам о ливонской хитрости — тем дальше успеют расползтись слухи, тем труднее будет дьяку Висковатому свести вопрос о дани к простой болтологии, не уронив при этом достоинства Иоанна.

— Прости, любимая, — с усилием развернул он плечи и явственно услышал хруст суставов. — Прости, но ради дела государева, во имя величия Руси нашей, я обязан любой ценой выпить сегодня хотя бы одну братчину крепкого ячменного пива.

До нежной перины князь добрался только поздним утром нового дня и даже не заснул — просто потерял сознание и беспробудно проспал ровно сутки. Зато позавтракать впервые за долгое время он смог в кругу семьи, в обществе Полины, обеих дочерей и маленького Ермолая, что получал свою долю угощения на руках у кормилицы.

— Все-то ты в суете, в делах государевых, — посетовала княгиня, самолично подкладывая ему на блюдо сочные кусочки янтарной осетрины. — Совсем про нас забываешь, батюшка. Этак дети забудут скоро, как отец их родной выглядит!

— Не бойся, милая, — улыбнулся Андрей, оглядывая стол в поисках хоть одного кусочка убоины. Неужели опять пост сегодня? — Не бойся, самое главное я сделал, теперь можно и передохнуть немного. Хочешь, на Красную площадь сходим? Там качелей новых с десяток купцы поставили, скоморохи пляшут, медведи гуляют с балалайками.

— С чем?

— С этим… Ну, типа гитары… — растерялся Зверев. — В общем, ерунда. Эту неделю я от вас больше ни ногой.

— Прости, княже… — На пороге трапезной появился Илья, потоптался, отвесил поклон. — Прости, вестник там прибег из Посольского приказа. Дьяк тамошний тебя к себе кличет.

— Чего ему надо?

— Рази смерд сей ведает? Слова передал, ныне ответа дожидается. Сказывал, срочно тебя звали, ждут.

— Ну вот, — вздохнул Андрей и поднялся из-за стола. — Прости, Полинушка. Видать, судьба моя такая. Мне без России никуда, но и ей без меня дня не потерпеть. Илья, коней седлайте. Сейчас выйду.

Изба Посольского приказа стояла в Кремле недалеко от колокольни Ивана Великого. «Избой» ее называли, естественно, только в документах, как и многие другие русские казенные учреждения: «съезжая изба», «земская изба», «поместная изба». На самом деле оштукатуренная и крашенная в розовый цвет «избушка» имела высоту Грановитой палаты и почти в полтора раза превосходила ее в длину. Оно и не удивительно. Одних только подьячих здесь служило не меньше четырех десятков. При каждом — несколько помощников, писцов, посыльных, у каждого — толмачи, груды грамот, каждому надобно где-то принимать жалобщиков. В общем, чтобы вместить всех, домик вполне мог оказаться даже слишком маленьким.

Дьяк занимал палаты на ближнем к храму Иоанна Лествичника углу. Палаты роскошные: расписные с позолотой стены, стрельчатые слюдяные окна, на небольшом возвышении — резное кресло с высокой спинкой, смахивающее на трон. Одет был боярин соответственно обстановке: соболья шуба с парчовыми, усыпанными самоцветами вошвами, бобровая остроконечная шапка с широкими отворотами. Под верхней одеждой проглядывала сплошь золотая ферязь — тоже с самоцветами и какими-то блестками. Правда, посоха на этот раз при дьяке не имелось. Даже странно — как можно устоять на ногах в столь тяжелом наряде, ни на что не опираясь?

Правда, от натуги глава приказа весь разгорячился — щеки раскраснелись, губы налились, ровно у юной красавицы, зрачки расширились, делая глаза томными и бездонными. Вот только рыжие брови и ресницы впечатление портили. А так — хоть замуж выдавай!

— Здрав будь, Андрей Васильевич, — кивнул гостю Висковатый.

— И тебе здоровия, Иван Михайлович. Почто звал столь спешно?

— Эк ты суров, княже! — обошел кресло дьяк и оперся-таки на спинку рукой. — Ни о здоровье не спросишь, ни о семье.

— Коли дело спешное, к чему время зря терять?

— Ну, коли так, то давай зараз о беспокойстве моем поговорим, — согласился Висковатый. — Два дня тому назад у торга холопами Разбойного приказа был повязан Максим Швыдкой, смерд из Торопца, урожденный из черных крестьян. На улицах московских он послов от магистра Ливонского позорил охульно, сказывал про обман ими государя нашего, про оскорбления, ими для государя сочиненные. Ну, да ты, Андрей Васильевич, и сам сие знаешь, ибо хулил теми же словами посольство при боярах многих в тот же день, и они слова сии многим людям передали.