Заговорщик - Страница 67

Немного отдышавшись, он стал забираться наверх, стараясь вгонять крюки в доски одновременно с ударами волн о борт галеры. На его взгляд, проникновение удалось осуществить практически бесшумно. Андрей вытянулся перед пушечными люками на прогибающейся от его веса дощатой полке, что в плохую погоду защищала бортовую артиллерию от брызг и волн. Немного отдышался, постепенно согреваясь. Приподнял голову, коротко заглянул через борт внутрь галеры… и тут же откинулся назад, еле слышно ругаясь.

— Отлично, княже, — похвалил сам себя Зверев. — Ты проник на вражеский корабль. И как теперь ты собираешься его захватить? В одиночку…

Служба на османской галере в нынешние времена отличалась от тягот на какой-нибудь занюханной подводной лодке из далекого двадцатого века, как жизнь навозного червяка от пиров олимпийских небожителей.

Прежде всего, галера вся, от носа и до кормы, была усыпана телами. Не мертвыми — телами спящих людей. Какие койки? Какие каюты? Какая крыша над головой? Экипаж галеры спал везде, где имелось хоть немного ровного места: на палубе, у бортов, между пушечными лафетами, под жаровнями, под стволами. Даже на клюве, свисающем над водой — и то дрыхли двое бойцов! Клюв, к слову, оказался вовсе не тараном, а чем-то вроде абордажного мостика с ровным настилом чуть больше шага шириной. Свободным оставался только центральный проход: помост, поднятый над палубой гребцов на высоту в половину человеческого роста. Здесь прогуливались охранники: ятаган за кушаком, чалма на голове, свободные рубаха и шаровары. Голые гребцы спали на своих скамьях и на дне — кому как повезло. Бедолаг освещали две масляные лампы, что висели на обеих мачтах. Розоватые пятна, излучаемые спрятанными от ветра за слюдяной пластиной язычками пламени, выхватывали из темноты круги диаметром метра три, не более. С таким же успехом можно было положиться на свет звезд, благо небо оставалось ясным.

Третья лампа висела на носу, над пушками. Тут нес службу воин с копьем. Для патрулирования ему приходилось постоянно перешагивать через товарищей: два шага туда, два шага обратно. Получалось, что смотрел он отнюдь не за морем вокруг, а только себе под ноги.

— Лампы! — осенило князя. — Помнится, когда я гадал, куда лучше по галере стрелять, атаман обмолвился, что пороховой погреб у них впереди, возле пушек. Туда достаточно искру пустить — галеру в клочья разнесет. Вот только где именно басурмане боеприпасы прячут?

Он наговорил заклинание на кошачий глаз, опять выглянул из-за борта.

Стража над гребцами прогуливалась, глядя вниз, на обнаженную рабсилу. Оба надсмотрщика по очереди отчаянно зевали. Копейщик же как раз поворачивался в сторону лазутчика. Андрей опять нырнул за борт, прислушиваясь к шагам. Ближе, ближе… Остановка, легкий скрип подошв — поворачивается.

Зверев выдернул косарь, стремительно поднялся над бортом, качнулся вперед, левой рукой дотянулся, зажал рот и рванул османа к себе, правой — резанул его по горлу и тут же схватился за копье — чтобы не загрохотало. Откинулся. Копье уронил острием в воду, тело привалил к борту лицом к себе. Глянул в сторону гребной палубы. Нет, не заметили. Он снова осмотрел пространство возле пушек, ничего интересного не заметил и, чтобы никого не разбудить, стал пробираться вдоль борта снаружи.

Передняя палуба поднималась над сиденьями гребцов всего на пару локтей. Там имелось несколько дверец — но перед каждой, подпирая ее, хоть кто-нибудь да спал. Следя за сторожами, Андрей перегнулся через борт и, когда те, встретившись, о чем-то заговорили, резкими ударами шипов пробил виски двух ближних солдат. Перевалился внутрь на тела, замер. Нет, сторожа пошли в другую сторону. Он свесился с передней палубы и ударом шипов в лоб убил бедолагу, спавшего в углу меж надстройкой и бортом. Снова затаился. Дождавшись очередного удобного момента, пробил черепа гребцу на скамье и тому, что спал возле дверцы. Перевел дух, соскользнул вниз, отвалил тело под скамью, тихонько сдвинул задвижку и открыл дверцу.

В крохотном помещении оказались свалены пустые корзины, бухты канатов, длинные палки. То ли черенки лопат, то ли ратовища к сулицам. Лежала скрученная в тюк парусина, черпаки, какое-то тряпье, башмаки и прочий хлам.

«Кладовка», — с обидой понял Андрей.

Хотя, конечно, угадать с первой попытки пороховой погреб было бы настоящим чудом. Однако и продолжать поиски в такой обстановке казалось сущим безумием. Одно неловкое движение, неудачный шаг — и кто-нибудь проснется, зашумит, привлечет внимание стражи, поднимется тревога… И все, никаких шансов.

Понапрасну не искушая судьбу, князь перебрался обратно за борт, пригнулся, прикидывая, что еще можно сделать. Выдернул нож, высунулся, быстрым движением срезал большой кусок рубахи с груди убитого солдата, потом с груди второго. Отполосовал от одного из кусков тонкую ленточку, скомкал все вместе, перебрался на нос и остановился под лампой. Это была дешевка из тонкого олова. А что со слюдяными окошками — так на море без них никак, ветер. Или огонь задует, или, того хуже — куда-нибудь перебросит.

— Сварог, отец и творитель, семя рода русского, не оставь меня в сей момент своей милостью… — Князь поднялся, быстрым ударом шипа пробил в колбе отверстие чуть выше донышка и присел обратно, вытянув под лампу руку с тряпкой.

Боги оказались милостивы к лазутчику: свет не погас, сторожа на стук не обратили внимания. А уж увидеть в темноте с десяти шагов тонкую струйку масла они никак не могли.

Зверев отдыхал минуты три. Именно столько времени понадобилось маслу, чтобы хорошенько пропитать материю и истощиться. Оставался сущий пустяк: в удобный момент подняться, приоткрыть окошко и запалить от фитиля тонкую матерчатую ленту. И с нею, за бортом — не дай бог сторожа свет заметят — быстро-быстро проползти по уже знакомому пути.