Заговорщик - Страница 17

• Предыдущая
• 17 / 83
• Следующая

17

— Ты как с князем разговариваешь, мурло безродное?! — Андрей цапанул пальцами воздух в том месте у пояса, где должна была висеть сабля. — Тебя вежливости давно не учили?!

— Кто тебя звал с головой дубовой в тонкое ремесло? — перехватил посох посередине дьяк и попытался замахнуться — да потолок не позволил. — Сидел бы себе в лесу, да пиво сосал. Блохи, что ли, в берлоге завелись?

— Я тебе сейчас самому блох напущу, — пообещал Зверев, оглядываясь в поисках оружия. — Я таких уже штук триста к праотцам на уроки отправил.

— А ну, охолонь! — негромко, но жестко приказал Иоанн. В его голосе прозвучала такая уверенность в праве повелевать, что подчинился даже Зверев, сам уже давно свыкшийся с княжеским титулом. — Ты, Иван Михайлович, немедля в Москву скачи. Проверь грамоту, сочти недоимку, размысли, как истребовать можно. Лишний нажим на орден завсегда полезен. Припугнуть их не помешает. Раз перемирие не продлили, можем и войну начать. Пусть боятся. Коли не заплатят, так хоть отговариваться станут, просить, отсрочивать. Под эту дань от них лишнюю уступку можно получить. В переговорах позора нет. Это ты, Иван Михайлович, перегнул. Коли признают дань, это уже неплохим подспорьем будет.

— Чего там отсрочивать, государь? — опять вмешался Зверев. — Нам что, лишние земли и города на Руси не пригодятся? Дай мне хоть пару тысяч детей боярских, и я принесу тебе на блюдце всю Прибалтику вместе с данью и Ливонским орденом!

— А ты, Андрей Васильевич, — ткнул пальцем ему в нос правитель всея Руси, — ступай пока на улицу. Не все в мире так просто, ако мнится неопытному оку.

Спорить с царем Зверев все же не рискнул, прошел по узкому проходу дальше, толкнул дощатую створку и оказался на улице за стеной, позади галереи. Из чистого сугроба у стены зачерпнул снега, отер лицо, руки.

— Вот ведь зараза этот Висковатый. В дьяки выбился, теперь умника из себя строит. Ребра бы ему пересчитать для прочистки мозгов…

Андрей опять скребнул себя пальцами по боку, вздохнул. Без сабли было непривычно и больно. Такое ощущение, будто что-то тянуло в левом боку и покалывало в правом. Хотя, конечно, убивать боярина за оскорбление не следовало. Не принято на Руси служилым людям друг друга, словно в дикой Европе, резать. Слишком много врагов вокруг, чтобы еще и самим себя истреблять, нехристям на потеху.

Хлопнула дверца, на мороз вышел Иоанн, перекрестился на шпиль колокольни слева за галереей, поклонился, коротко бросил:

— За мной ступай, — и двинулся к знакомому Андрею по прошлым приездам трехэтажному особняку, у крыльца которого прогуливались монахи с саблями и бердышами.

— Ты что, государь, решил монастырь тут устроить? — поинтересовался Зверев, нагнав правителя.

— Монастырь? — оглянулся на него Иоанн. — Монастырь для тех, кто душой чист. Рази есть такие среди нас? Все мы грешны и в суете погрязли. Кто из нас такой чести достоин?

— А зачем тогда все это? — развел руками Андрей. — Рясы, клобуки, кресты, молебны?

— Потому что в служении мы все, Андрей Васильевич! — развернувшись навстречу, с неожиданной страстностью ответил молодой царь. — Служение нам определено свыше и отречение!

— Отречение от чего? — понизив тон, осторожно уточнил Зверев.

— От мира. От грехов смертных. От гордыни. От стяжательства. От блуда, от винопития.

— Прости, государь… — кашлянув, сложил ладони на груди Андрей. — Но коли в стране не будет наследника престола, в ней начнется смута.

— Я знаю, — кивнул Иоанн. — Сие есть мой крест. К счастию, Господь смилостивился над тяготами моими и дал в супруги ангела, само созерцание коего рождает в душе молитву, а прикосновение дарит радость, сравнимую лишь с таинством причастия.

— Царица Анастасия? — ошарашили Андрея такие сравнения.

— Кто же еще?

— Ну, — замялся Зверев, — меня Господь наградил княгиней Полиной, о которой я могу сказать то же самое.

Государь улыбнулся — на этот раз тепло, по-человечески, — и снова заторопился вперед:

— Пойдем.

Над входом в дом опять же висела новенькая икона. Государь осенил себя знамением, поклонился. Андрей последовал его примеру, едва не опозорившись — вспомнил о шапке и скинул ее только в последний момент, уже поднеся персты ко лбу. Знакомой, ничуть не изменившейся лестницей, они поднялись в светелку под самой крышей. Государь распахнул плотно забитый грамотами шкаф иноземной работы, на второй сверху полке взял свиток, протянул гостю:

— Читай…

Зверев, опять забывшись, вопреки обычаям скинул на сундук под окном тяжелую шубу, повернулся к свету, развернул грамоту:

...

«Приговор царской о кормлениах и о службе. Лета семь тысяч шестьдесят четвертое приговорил царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии з братиею и з боляры о кормлениях и о службе всем людем, как им вперед служити. А по се время бояре и князи и дети боярскые сидели по кормлением по городом и по волостем, для росправы людем и всякого устроенна землям и собе от служеб для покою и прекормления; на которых городех и волостех были в кои лета наместники и волостели, и тем городом и волостем розсправу и устрой делали и от всякого их лиха обращали на благое, а сами были доволны оброкы своими и пошлинами указными, что им государь уложил.

И вниде в слух благочестивому царю, что многие грады и волости пусты учинили наместники и волостели, изо многих лет презрев страх божий и государьскые уставы, и много злокозненых дел на них учиниша; не быша им пастыри и учители, но сьтворишася им гонители и разорители. Такоже тех градов и волостей мужичья многие коварства содеяша и убийства их людем: и как едут с кормлений, и мужики многими иски отъискивают; и много в том кровопролития и осквернения душам содеяша, их же не подобает в христианском законе не слышати; и многие наместники и волостели и старого своего стажениа избыша, животов и вотчин…»